Станицу пришлось покидать спешно: что происходило в Красноармейской в последние дни фашистской оккупации

Продолжение воспоминаний полтавчанина Владимира Слепцова.

Потерпев поражение под Сталинградом, немцы уже не играли в великодушие. До улицы Киевской доходили вести о расстрелах, зверствах. Еще мрачнее враг стал после того, как в небе над станицей стали кружить два серебристых советских самолета. Немецкие зенитные батареи, стоявшие на улицах Вольной и Чапаева, открыли по ним огонь — но все тщетно. Станичники догадались: идет разведка местности, а значит, наступление Красной Армии не за горами. Люди ликовали. Катуковы и Журавины кричали «ура». В запале радости никто не думал, что это веселье может вызвать у фашистов ярость.

Первыми «смотали удочки» минометчики. Тягачи на полугусеничном ходу в цепке с орудиями один за другим потянулись по улице Киевской. На крыле одного из них сидел мрачный майор. Покидая хату, немец сказал Надежде Ивановне Слепцовой: «Гитлер-Сталин — плехо, Гете-Пушкин — гут».

Кушак на шею

Видимо, предвидя спешный отход из Красноармейской, оккупационное командование провело так называемый «шмон». Все, что награбили у населения немцы (но главным образом — румыны), бросали в костер. Один из них факелом пылал в соседнем огороде, куда, конечно же, поспешил любознательный Володя.

— Жгли шубы, телогрейки, платья, все, что было отнято у станичников, и все, что могло гореть, — вспоминает Владимир Слепцов. — Пламя поднималось метров на пять. И тут, на обгоревшем пятачке я увидел нечто блестящее. Это оказалась вилочка с обгоревшей ручкой. Она и стала моим законным трофеем.

Даже убегая из станицы, отдельные представители арийской расы не могли устоять против алчности. Один из них ворвался в хату к Слепцовым, сбил прикладом винтовки замок на сундуке и стал в нем копаться. И так и эдак примерял Ефима Фомича цигейковое пальто. Потом достал кушак, распустил его в длину и вдруг показал на шею и на крюк в потолке, который служил креплением для люльки.

Надежда Ивановна правильно поняла намек и громогласно объявила:

— Давай, давай! Вешайся, сволочь!

Хорошо, что в знании русского фриц был дуб-дерево…

Территория смерти

Как и предполагали немцы, станицу пришлось покидать спешно. После разведки за дело взялись советские бомбардировщики. Под покровом ночи они атаковали железную дорогу от Старонижестеблиевской до Славянской, уничтожив не один эшелон врага. Были разгромлены склады с боеприпасами на окраине Красноармейской и обрушен мост через Протоку (хутор Трудобеликовский). Захватчики запаниковали, стали бросать военную технику, которую должны были перегонять в Славянскую. Много машин сожгли на подъезде к Красноармейской, со стороны Староджерелиевской и Старонижестеблиевской. Единственной возможностью преодолеть реку оставался понтонный мост в районе хутора Протички.

Изучивший военную историю станицы Красноармейской, Владимир Ефимович говорит, что наступающих со стороны Староджерелиевской красноармейцев немцы не очень боялись. Все подступы к станице были нашпигованы «Springmine» — минами-«лягушками». Если мину задевали, она подскакивала вверх примерно на метр, взрывалась, разбрасывая во все стороны шрапнель. Металлические шарики, величиной с вишневую косточку, поражали в окружности все живое.

Владимир Ефимович свидетельствует: заряжая минами прилегающие к станице поля, немцы оставляли там же упаковочные коробочки.

— Расчет понятен. Девочкам эти коробочки напоминали игрушечные кроватки, мальчишкам тоже были интересны. Вот это, дорогие мои, и называется — фашизм. Так было и так есть. Нелюди, одним словом!..

Первыми на заминированной местности подорвались коровы. Изрешеченные животные корчились, призывно мычали. А чем люди могли помочь?! Ревякины, Коптевы, Конопельки плакали, не смея приблизиться к кормилицам. У четы Маклаковых сдали нервы, и они пошли по полю. Так и остались лежать рядом со своей буренкой.

Слепцовым повезло. Их Манька была старой коровой, тащилась на выпас последней и не успела войти на территорию смерти.

Военно-полевая драма

Канонада становилась все слышнее. Ночью в окошко к Слепцовым стукнули. Гостями оказались два молоденьких красноармейца. Худые, голодные, завшивевшие, на ногах обмотки… Конечно, Надежда Ивановна постаралась их накормить, забрала одежду, чтобы пропарить, и уложила на часок поспать. То есть, отнеслась, как к своим детям.

— Но потом оказалось — это саперы, и они должны были обеспечить проход в одном из минных полей, — рассказывает Слепцов. — Я не знаю подробностей, могу только предполагать… Наверное, эти ребята что-то не доделали. Когда на рассвете послышались взрывы, они, с плачем и ревом, выскочили из дома и побежали на грохот. Больше мы их не видели…

По свидетельству Надежды Ивановны Слепцовой, Шичкиных, Хабаровых и других жителей станицы, на минном поле остались лежать до сотни красноармейцев.

В небесную даль

Только по прошествии какого-то времени был решен вопрос с разминированием. В этой работе участвовали как профессиональные саперы, так и «новоборанцы» из числа станичной молодежи. Владимир Ефимович называет несовершеннолетних братьев Ивана и Валентина Журавиных. А всего набралось не меньше пятнадцати юнцов, которых быстренько обучили смертельно-опасному делу. Кого-то судьба пощадила, кто-то подорвался по неопытности или стал калекой.

Когда поля зачистили, дали отмашку: «А теперь — хоронить». Похоронную команду собрали из местных женщин. Закутавшись платками так, чтобы хоть немного отбивало тяжелый трупный запах, они закапывали погибших. Кто лопатой, кто тяпкой рыли могилы. И вдруг крик. Кричали так, что у всех мурашки побежали по телу. Оказалось, что одна станичница наткнулась на мертвого офицера, лежавшего в балочке с открытыми глазами. По кровавому следу и фрагментам внутренностей было понятно: получив ранение в живот, старший лейтенант полз к воде. Успел утолить жажду или нет — кто знает. Но, скорее всего, он, истекая кровью, какое-то время оставался живым, и маска смерти не коснулась молодого лица. Казалось, боец задумался. Смотрит себе в небесную даль и вспоминает куплет из песни: «Дивлюсь я на небо — тай думку гадаю: чому я не сокил, чому не литаю?..»

P.S. Уже после освобождения в станицу пришла горькая весть: Ефим Фомич Слепцов пал смертью храбрых при обороне Харькова.

Кстати

Свой трофей — вилочку с гравировкой на немецком языке — Владимир Ефимович Слепцов передал в музей станицы Полтавской. И еще 23 предмета, имеющих историческую ценность.

Открыть архив файлов