Со дня рождения легендарного руководителя РГПЗ «Красноармейский» исполнилось 120 лет

Не имея даже среднего образования, но обладая природной смекалкой и невероятным трудолюбием, Алексей Исаевич Майстренко фактически сумел построить коммунизм в отдельно взятом совхозе.

Алексей Майстренко показал всем руководителям, как нужно заботиться о людях. При нем в рисосовхозе были построены Дворец культуры, конноспортивный манеж, школа искусств, больничный городок, профилакторий и пионерлагерь, перерабатывающий комплекс.

Он отстроил поселок Октябрьский на таком уровне комфорта, что даже европейцы удивлялись. А по количеству работников, которые при легендарном руководителе были удостоены самых значительных правительственных наград и званий, рисосовхоз «Красноармейский» уже вряд ли кому удастся догнать.

По своему роду деятельности наиболее близко с Алексеем Исаевичем общался главный редактор «Голоса правды» Валерий Гаврилович Литвинов. Память о великом Деде сохранилась в редакторских воспоминаниях, опубликованных в газете 27 марта 2004 года.

Не проходил мимо…

Алексей Исаевич не любил длинных речей. И никогда не выступал по бумажке. Ситуацию в хозяйстве он знал. Экономические показатели — назубок.

— А если чуток и сбрешу, — говорил он, — не страшно. Народу десятые не нужны. Народу нужно знать, как он работает и какую зарплату получит, и премию.

На торжествах он сыпал цифрами, называл передовые отделения, фамилии отличившихся.

Людей он знал. И если кого уважал, то обязательно при встрече затрагивал.

К примеру, идет он по улице, а навстречу — рабочая. Хорошая рабочая.

Дед:

— Маш, ты где сегодня спала?

Понимая, что Дед хочет услышать от нее, она подыгрывает:

— У кума. А что?

— Да смотрю, не с той стороны идешь.

Посмеялись и пошли оба довольные.

Дед, обращаясь ко мне, говорит:

— А не обрати я на нее внимание или сухо поздоровайся, она подумает — заелся директор.

Алексей Исаевич любил повторять:

— Хорошего директора совхоз всегда прокормит и в рот заглядывать не будет.

Алексей Исаевич любил гостей, любил принимать их, показывать хозяйство, гордился лошадьми.

Он возмущался, когда слышал разговор: вот «напарывает» начальство, пропивает совхозные деньги.

— Дураки так говорят. Я без выгоды ничего не делаю. Пропьют они у меня сто рублей, а в совхоз от них вернутся тысячи.

Так оно и было.

Горе

Таким Алексея Исаевича я не видел. Он сидел в кабинете ни живой ни мертвый. Застывший.

Я зашел:

— Что случилось?

— Горе у нас.

И помолчал.

— Жеребец (он назвал кличку, с годами я забыл) — умер. Я только оттуда. Красавец был.

Потупился в стол, на глазах слезы.

Я попытался утешить. Понял, бесполезно. И тоже замолчал.

Посидели, помолчали.

Потом он говорит:

— Пошли.

По улице мы шли молча, как в траурной процессии. Проводил я его до калитки дома. Никак не мог взять в толк, как же можно так убиваться из-за какой-то там лошади. А потом понял, что лошадей он любил так же, как и женщин. Только я так и не понял, кого больше.

Людям здесь жить

Алексей Исаевич любил людей. Причем самой большой человеческой любовью. Без этого чувства он не стал бы тем, кем стал. Я это видел на каждом шагу. Он мне не раз говорил:

— Рабочих я не ругаю. Не рабочий виноват, что он бездельничает, а его начальник.

Начальникам всякого ранга он спуску не давал. Спрашивать умел.

Людям, которых ценил, отдавал всего себя без остатка. Они могли звонить днем и ночью. Он ночью отправлял заболевших в краевую больницу, оступившимся, но не безнадежным, помогал остаться на свободе. Но если кого не любил, то к нему лучше не подходи.

Ученые как-то приехали к нему с проектом по озеленению хозяйства. Красиво нарисовали все. Дед долго изучал проекты. А потом стал делать такие деловые замечания, что ученые ахнули.

— Как же мы не додумались до такого.

А Дед на закуску:

— Понарисуете здесь, понаделаете всяких неудобств и уедете. А людям здесь жить.

Манеж

За конноспортивный манеж из Деда всю душу вытрясли. Сколько он его строил, столько и жалобы шли в Москву. Приезжали комиссии, приостанавливали строительство. Замораживали.

Дед ездил в Москву размораживал и снова строил. И снова во все концы, как гонцы, летели жалобы. Дописались. Завели партийное дело.

На бюро райкома партии Алексей Исаевич прямо сказал:

— Накажите, хотя я ни в чем не виноват, ничего не украл, но дайте достроить.

Наказали и дали достроить.

На открытии манежа Дед мне говорит:

— Валерий, я так сделал манеж, что его никогда не смогут переделать под мастерские. А то у нас дураков много. Не будет меня, и кто-то захочет манеж приспособить под ремонт тракторов. Не получится.

Манеж был выстрадан Алексеем Исаевичем. Многим казалось, что это очередная Дедова блажь. Но время показало, насколько он был мудрым.

Бог судья

Из песни слова не выкинешь. Не хотелось бы об этом вспоминать, но как не вспомнишь, если это было, если это до сих пор не забывается. Я о том злополучном письме, которое под занавес жизни Алексея Исаевича Майстренко было подписано многими в совхозе и вызвало огромный резонанс и в совхозе, и в районе, и в крае. Суть его была в том, чтобы Деда отлучить от директорского кресла.

Таким Алексея Исаевича я не видел никогда. Он постарел на глазах, осунулся:

— Да как же они могли. Я ведь всю душу в них вкладывал.

Переживал он так, как не переживал, когда не дали вторую Звезду Героя. Много здоровья отняло это письмо.

Я и сегодня не могу понять, что двигало рукой тех, кто писал: зависть, черная неблагодарность или…

Да, ладно, бог им судья.

Открыть архив файлов