В Полтавской под маховик расказачивания попали не только казаки, но и иногородние

Говорят, люди в преклонном возрасте забывают, что с ними было вчера, а вот события, давно ушедшие, могут пересказать в деталях. Видимо, так и есть. Во всяком случае, 94-летняя полтавчанка хорошо помнила страшный 1932 год, когда непокорную казачью станицу занесли на черную доску, а потом почти все население выслали на Урал и в Сибирь.

Дорога дальняя…

В детской памяти Веры Булгак осталось, как суетились домашние перед дальней дорогой. Мама плакала и собирала необходимое в дорогу. Отец с дедом резали кур. Бабушка, плача, их потрошила. А семилетняя Вера, напротив, говорила младшему братику Грише, что их ждет большое счастье: скоро, уже завтра, они будут ехать на поезде. Долго-долго…

Вера Яковлевна помнит, что выселяли семьи поквартально, за каждой «стодворкой» были закреплены ответственные товарищи.

Утром к их двору подъехала подвода. Хмурый дядька-ездовый взял ее на руки и первой посадил в телегу. Он подсказал Жугиным, чтобы не брали с собой крупногабаритную поклажу. Нужно, сказал, собирать маленькие узелки и потом на станции, чтобы все, даже дети, шли с ними на посадку. У детей, мол, ничего отнимать не станут.

Это был не первый состав с выселенцами, поэтому уже было известно: не успеет поезд тронуться, как начнется досмотр вагонов, и под откос полетят сундуки и узлы.

…Как говорила мать Веры Яковлевны, их внесли в список на депортацию вместо какой-то другой семьи, сумевшей откупиться. Может быть и так, потому что Жугины были иногородними. Не имея земли, работали в наймах у зажиточных казаков. Из имущества — корова и все.

— Я помню нашу хату, — рассказывает Вера Яковлевна. — Там не то что лечь — сесть негде было. Дед с бабкой, отец с матерью и двое детей — все в одной комнате. Но выслали и нас… Ох и накатались мы!..

Сто пятый да бугры…

Жугины оказались в Свердловской области, в лесах Урала. Привезли переселенцев на санях в бараки, которые служили временным пристанищем местным колхозникам. Летом они в поле работали, а зимой лес валили.

На новоселов разом свалилось все: голод, холод, враждебность населения. Не успевали на одном месте обжиться, перевозили в другие. Вера Яковлевна помнит их названия:

Сто пятый, Муратко, Край-Бор, Бугры. Родители работали на лесоповале за пайку, а они с братиком были при бабушке и дедушке. Дед умел плотничать, ремонтировал барак, чтоб не дуло. Первое время выживали благодаря тому, что выменивали у местных жителей одежду на картошку.

Уральцы к поселенцам относились настороженно. Чем-то помочь врагам народа мало кто решался. И «враги» потихоньку умирали. Первым в семье Жугиных скончался дед. Говорили, что съел что-то нехорошее, испорченное. Началась дизентерия, и старик за две недели превратился в скелет.

Зимой не хоронили. Деда отнесли в покойницкий сарай. К весне задубевших мертвецов набрался целый штабель. Когда земля оттаяла, комендант приказал вырыть общую могилу. Поставить крестик или хотя бы холмик оставить не разрешил. Место захоронения выровняли, будто поле.

Кое-как дожили до лета. Бабушка Веры и Гриши находила сочную мясистую траву. Сварит ее в котелке, растолчет в кашицу и, присыпая трухой высушенных ольховых листьев, выпекала на металлическом листе лепешки. Ко времени, когда разрешили получать посылки, она скончалась.

— Посылки присылали братья отца, — рассказывает Вера Яковлевна. — Один жил в Приморско-Ахтарске и спасал нас рыбой, другой — в Москве, присылал крупы. Вот на этой подмоге и выжили. Мама даже тиф победила.  Я ходила ее проведывать. В бараке кубанцы покатом лежали, с разными болячками. Тут же и умирали. Но маме повезло. Нашлась милосердная душа: местная женщина отпоила ее клюквенным морсом.

Возвращение

В 1941 году шестнадцатилетняя Вера Жугина окончила краткосрочные курсы и была зачислена рабочей на Алапаевский металлургический завод. Отработала за пайку хлеба все военные годы. Потом вышла замуж, родила троих детей. Помыкавшись с семьей по вагончикам — муж строил мосты — настояла переезжать на Кубань, в родную станицу, только уже не Полтавскую, а Красноармейскую.

— Вроде бы маленькой девочкой увезли меня, — говорит Вера Яковлевна, — но я помнила и домик наш, и грушу во дворе, и ерик, в котором детьми купались до красных глаз. Приехали мы. Пошла я на угол улицы Кубанской, где стояла наша хата. Смотрю — совсем в завалюшку превратилась. Хозяйка разрешила войти, посмотреть, что и как. А что смотреть! Не убрано, голо. В общем, одна нищета выехала, другая поселилась…

С добрым сердцем вспоминает Вера Яковлевна председателя колхоза имени Кирова Василия Максимовича Гаркушу. Он взял Булгаков на работу, поселил в бригаде, там же выделили домик под жилье. И стали вновь прибывшие растить колхозных телят. Через год купили корову. Еще через несколько лет — хату, а потом смогли и построиться. В новый дом вселились уже с пятью детьми. И всех вырастили, всем помогли встать на ноги.

— Похоронив мужа, мама с моим братом тоже вернулись в станицу, — завершает рассказ Вера Яковлевна. — Это наше гнездышко. Здесь мы родились, здесь и умирать спокойней.

Открыть архив файлов